www.miz-ural.ru


«Загипсованное» детство

«Две вещи поражают моё воображение: звёздное небо над головой
и   нравственный закон внутри нас».

И. Кант

Ещё 50-60 лет назад в мире свирепствовал костный туберкулёз, который приводил к тяжёлой инвалидности. В Советском Союзе были сотни костнотуберкулёзных санаториев. К концу ХХ века это коварное заболевание под мощным натиском современной медицины стало отступать.

«В настоящее время заболеваемость костным туберкулёзом низка, а среди детей она практически исчезла», – говорит Любовь Афанасьевна Гречина, заведующая отделением противотуберкулёзного диспансера Ленинского района г. Челябинска. Санатории закрылись, но ещё живы тысячи людей, перенёсших, преодолевших, победивших этот тяжелейший недуг! Щемит сердце, когда вспоминаешь своё «загипсованное» детство, когда читаешь воспоминания людей, на чью долю выпали  инфернальные (адские) испытания здесь, на Земле.

«Закон палаты»

«Закон палаты» – это единственное художественное произведение В. Я. Лакшина (1933–1993 гг.), литературоведа, критика, одного из ведущих авторов журнала «Новый мир» в шестидесятые годы.

В детстве В. Лакшин перенёс туберкулёз тазобедренного сустава, поэтому всю жизнь ходил с тростью.
Прозаик А.В.Королёв ставит автобиографическую повесть В.Лакшина «Закон палаты»  в один ряд произведений русской литературы, где тяжкой цепью документальных терзаний стоят «Записки из мертвого дома» Достоевского, «Наскальная живопись» Керсновской, «Погружение во тьму» Волкова,  «Колымские рассказы» Шаламова, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. По сути Лакшин написал вслед за Чеховым свой «Сахалин».

Сюжет повести прост: в разгар войны больных ребятишек из детской костнотуберкулёзной клиники в Сокольниках эвакуируют из Москвы на далекий Алтай. Шесть неподвижных мальчишек в корытцах из гипса – в седьмой палате, среди них и сам автор под именем Севы Ганшина. Но это не взгляд ребенка! Увиденная зоркой горечью мудрой памяти, палата детской больницы становится копией страшного взрослого мира.

Скованные гипсом мальчики оказываются жертвой такого же больного подростка Кости. Каждый ему что-то должен, но все пленники деспота счастливы: Костя за них, Костя с ними, они никогда не выдадут его взрослым, потому что закон палаты – это закон молчания.

Кульминация повести – глава, где мальчишки, подстрекаемые Костей, решают бежать на фронт. Ночью они пытаются вылезти из своих гипсовых кроваток, долго ползут к окну, лишь бы не ударить в грязь лицом перед своим лидером, который, оставаясь в постели, всего лишь цинично проверял их на храбрость…

Я, прошедший с конца 1956 по май 1964 г. санатории Каслей, Ленинграда, Троицка, подтверждаю точность описания реалий! Койки на колёсах с сумками в изголовье, фиксаторы, которыми привязывали детей к кроватям, чтобы они не «прыгали», учителя в палатах и т.д. Да, всё это было и в моей жизни!

« Где же вы теперь, друзья?»
Этот очерк Александра Филиппова («Милосердие и здоровье», 1991, № 10), на мой взгляд,  является дополнением повести В. Лакшина. Автор, к сожалению, уже ушедший от нас, пишет о своём лечении  в 1950-1960-е гг. в Троицком костнотуберкулёзном санатории, позднее получившем название «Степные зори»:

«В то время, когда ещё не было эффективных лекарственных средств, применялось единственное – полная неподвижность.. Не на неделю или месяц – на годы! К примеру, я пролежал в гипсовой кроватке, этаком слепке с тела, семь лет. Но были и такие, у которых «стаж» достигал лет десяти-двенадцати. Невозможно придумать более жёсткого испытания. Но почему-то, когда вспоминаешь детство и юность, в душе появляется хоть и грустное, но вместе с тем светлое чувство…

Здесь же мы учились. Классы состояли из двух смежных палат для девочек и мальчиков. После утренней зарядки и завтрака двери между ними открывались, и учителя, встав в проёме, вели уроки. Правда, объясняя новый материал, им приходилось писать одно и то же на двух досках, которые висели в обеих палатах.

Дети, даже больные, остаются детьми. Мы так же озорничали, списывали друг у друга, подсказывали на уроках. Дразнили одноклассниц, а повзрослев, влюблялись в них. И всё же к учёбе относились серьёзно, много читали. С особым нетерпением ждали мы воскресенья. В этот день посреди длинного коридора вешали сшитый из простыней белый экран. Наши кровати на больших колёсах расставляли вдоль стен, и мы замирали в ожидании фильма. Наконец появлялись кадры с титрами. С той стороны, где стоял кинопроектор, слова на экране читались правильно – слева направо, на другой же его стороне – строчки были наоборот. Но самые изобретательные читали их с помощью зеркала, а после небольшой тренировки обходились и без него. Зеркало помогало на первых порах принимать пищу - попробуйте поесть, лежа на спине и поставив тарелку на грудь!

Многие освоили музыкальные инструменты: семиструнную гитару, мандолину и даже баян. Если на первых двух играть в лежачем положении сравнительно легко, то с баяном было сложнее. Его ставили на живот, и когда в палату заходил незнакомый человек, то удивлялся тому, что баян растягивался сам собой, играющего за инструментом не было видно. Мелодии подбирали «на слух». Конечно, перевирали, но всё равно от игры испытывали наслаждение. Музицирование не прошло бесследно…»

Здесь я должен дополнить Александра  Филиппова. В 1964 г. я лежал в одной палате с Сашей Панафидиным из Челябинска. У подростка болела нога, его прооперировали. Всё своё свободное время Саша играл на гитаре. В самом начале нашего века я прочитал в энциклопедии «Челябинск»: «Панафидин Александр Николаевич (1949  – 1994), музыкант (джаз-гитара). Щедро одарённый от природы гитарист-самоучка… Игру Панафидина отличали исключительная экспрессия, динамизм и одновременно тончайшая нюансировка…».

В 1964 г. я написал свои первые статьи для школьной стенгазеты санатория. Тогда же  научился фотографировать и с тех пор  не расстаюсь с фотоаппаратом! В Троицком санатории я окончил 5-6-7 классы. До сих пор помню своих учителей: Якова Фёдоровича Дыка,  Анатолия Александровича Тяжельникова,  Екатерину Григорьевну Вайнер,  Романа Захаровича Исхакова...

«Через тернии к звёздам»
В санаториях я читал всё, что попадалось: от обрывков газет до «Большой советской энциклопедии». Моя тумбочка ломилась от книг, а пацаны-сопалатники нарекли меня книжником. Больше всего я увлекался научной фантастикой, которая в эпоху первых космических полётов была чрезвычайно популярна. Книги И. Ефремова, А. Казанцева, Г. Мартынова, А. Беляева (нам, подросткам, импонировало, что знаменитый фантаст – наш брат, поскольку перенёс туберкулёз позвоночника) зачитывались до дыр! В тринадцатилетнем возрасте я дискутировал с редакцией «Пионерской правды» по поводу пришельцев из космоса, Тунгусского метеорита. Стал читать научно-популярные книги по астрономии, космонавтике.

В начале 1970-х, когда работал библиографом в Челябинской областной публичной библиотеке, в газетах печатались мои статьи о космосе и его тайнах. Увлечение, появившееся в «загипсованном» детстве помогло мне стать в 2011г. единственным призером-южноуральцем викторины, проведенной газетой «Аргументы и факты» к пятидесятилетию полёта Ю. А. Гагарина. Имеющуюся у меня библиотеку по астрономии и космонавтике (200 книг бумажных и 3000 электронных) дополняют коллекции марок, открыток и значков по этой теме.

В настоящее время монтирую 200-кратный телескоп «Галилей-200». Хочу рассмотреть лунные кратеры, взглянуть на загадочную красную планету Аэлиты – Марс! Кстати, в астрономии нередко открытия делают непрофессионалы, дилетанты.

Разумеется, я шёл через «тернии» и в своих основных занятиях – в библиотечном деле, журналистике, но  ограничусь лишь рассказом о своём «звёздном» увлечении, совпавшим с этим звонким латинским афоризмом «Per aspera ad astra» («Через тернии к звёздам!»

Анатолий Бастриков,
член Союза журналистов России,
инвалид 2 гр.
На фото на главной странице: А. Бастриков наблюдает звёздное небо,
внутри публикации –  В. Лакшин, Александр Филиппов